Попробуйте себя в роли удивительного человека. С нашими тренажерами вы быстро сможете встать в ряды эрудитов. И кто знает, может быть мы вас увидим на шоу "удивительные люди".
Включаем оба полушария мозга
Попробуйте прочитать текст в таком виде
вы будете удивлены результатом
Резкий всплеск воды нарушил почти гробовую тишину раннего, промерзлого утра. На осеннем ветру, дождевая вода, казалось, обжигала лицо и приводила в чувства. В потревоженном водяном зеркале цинкового ведра вновь становились различимы очертания человека, склонившегося над ним. Узкое, побледневшее лицо, покрытое недельной, небрежной щетиной, и карие глаза, тусклые, уставшие от хронического недосыпания и постоянного нервного напряжения. Николас пристально всматривался в свое отражение, будто пытаясь понять: кого он видит там, по ту сторону водяной преграды. Этого человека он точно не знал, а если бы и видел его когда-то, то обошел бы его стороной, как можно дальше. Он смотрел себе прямо в глаза, пытался выпытать у своего хмурого холодного двойника ответы на невидимые вопросы, не дававшие ему покоя вот уже больше трех месяцев, а затем, обреченно погрузился в него с головой, смывая с себя утреннюю дремоту. Сапоги вязли в, размытой вчерашним дождем, грязи. Это мерзковатое ощущение с лихвой дополнялось притупленным слухом и болью от огромной ссадины на спине. Николас поднял взгляд на чистое утреннее небо, еще вчера, затянутое темными тучами, тяжело выдохнул и еле слышно, успокаивая себя, добавил: «Ну, хоть этот дьявольский ливень, наконец, закончился». Из траншеи, с северной стороны, открывалась взору вся сцена вчерашних событий. Полуразрушенные каменные дома, будто разобранный по кусочкам и разбросанные неряшливым малышом конструктор, среди которого можно было разглядеть таких же, раcкиданых по разным углам, и забытых солдатиков. Они молча тлели на поле вчерашнего побоища, уже без надежды на то, что их хозяин вернется и вновь положит их в их уютную, пластиковую коробочку. – Мистер Грейс, вы еще не устали стоять здесь, напрашиваясь на пулю? Пора бы уже готовится к продолжению сегодняшнего веселья? – прохрипел за его спиной уже хорошо знакомый, безусловно, красивый, словно бархатный, но, до ужаса, пугающий бас. Это был мужчина, лет сорока, высокий, крепкого телосложения, с военной выправкой. Черные, как смола, волосы были аккуратно уложены на бок, лицо гладко выбрито, а китель педантично застегнут на верхнюю пуговицу. Он стоял немного вальяжно, опустив руки на трофейную немецкую винтовку, но даже в таком поведении угадывались аристократичная стать. – Так что, мистер Грейс – еще раз, уже насмешливо, проговорил он – может, вернемся в этот мир, из мира греховных фантазий? С этими словами, он кивнул в сторону небольшого поясного планшета, подаренного Николасу одним из спасенных офицеров. В этом планшете лежало все, что было ему дорого в эти дни. Библия, пара пожелтевших от времени и сырости фотокарточек и маленькая зеленая книжица, которой Николас доверял все свои тайны и берег ее больше самой жизни. Именно она не давала покоя сержанту Барнсу. Никто и никогда не открывал ее и даже не держал в руках, кроме самого хозяина, а по вечерам он мог возиться с ней часами, перелистывая страницу за страницей, делая пометки и зарисовки, как будто разговаривал с ней наедине, а все вокруг растворялось в их немом диалоге. Джозеф Барнс же, по натуре своей, стремился всегда быть в курсе событий, если дело касалось его людей, или его задания. Эта же маленькая зеленая книжка была белым пятном на его глазах. – Нет, нет, я уже пришел в себя, хотя, глядя на все это, я бы предпочел оказаться, где-нибудь в другом месте. – Но вы здесь, и по своей воле, должен отметить – с грубоватой, надменной улыбкой перебил его сержант – по своей воле. Так что извольте-с отчитаться за вчерашний вечер. Где вы пропадали, после боя, ваше святейшество? – Я уже говорил вам, и повторю еще раз, мистер Барнс, если вам и нет дела до церковных формальностей, то, по крайней мере, перестаньте нарочно искажать их у меня на глазах, а, тем более, втягивать в это дело меня. Николас был молод, в свои двадцать шесть лет он успел пережить многое. Розовое детство в большом доме своих родителей, отца-банкира, который даже сына воспитывал, заключая с ним одну сделку за другой, что выработало у мальчика устойчивую ненависть к деньгам и роскоши. Школу с отличием, медицинский колледж, Белгородскую духовную семинарию, потерю всей своей семьи и, наконец, войну. На которую он попал, как, всякий раз подчеркивал, сержант Барнс, по своей воле, поставив подпись в договоре, определившем его дальнейшую судьбу. – Я, всего лишь священник, и то, только на бумаге, а ваши постоянные издевки в мой адрес, совсем не мотивируют меня на хорошую работу, а ведь через пару дней, не приведи Бог, мне, вполне возможно, придется вынимать свинцовую пулю и из вашей груди
